Краткость — с.т.
It's in the pills that bring you down...
У "Reconstructive demonstration" таки будет продолжение. Афттар уже почти решил, чем дело кончится, и даже подтянул все обоснуи. Регина, наконец, получит возможность оклематься и покажет зубки, Вэйл получит по шее и кое-что ещё, а Голд... Голд получит своё, как и всегда.
Странно самой писать за Голда, когда есть в этом мире Goodfellow. Full house боится налажать, как, впрочем, и всегда.
А пока - пусть этот кусок висит и мозолит глаза, чтобы ускорить процесс написания.
Проснувшись, Регина не застала в своей спальне ни солнца, ни Вэйла – первое прикрылось тучами, обиженное её невниманием, а второй… После ночи с ним горько ныли мышцы, горела изукрашенная синяками кожа и тяжело, стыдно тянуло в груди. Ледяными иглами кололо бледные пальцы – узкие запястья были туго перетянуты за спиной серым галстуком. Когда-то её руки уже были связаны подобным образом – чёрно-красной атласной лентой, мягким шарфом одного безумца. Чувство дежавю горечью осело на побелевших губах. Регина, не помня себя от ярости, пыталась содрать галстук об острый угол подоконника, когда в комнату воришкой прокрался дурманящий аромат кофе и ненависть захлестнула её с головой. Дыхание сбилось, потемнело в глазах и гулко, глухо застучал кровью в висках собственный пульс – дурман рассеялся, лишь когда эхо широких коридоров донесло до неё чужие шаги.
Итак, у этого безобразия появилась вторая глава.
У "Reconstructive demonstration" таки будет продолжение. Афттар уже почти решил, чем дело кончится, и даже подтянул все обоснуи. Регина, наконец, получит возможность оклематься и покажет зубки, Вэйл получит по шее и кое-что ещё, а Голд... Голд получит своё, как и всегда.
Странно самой писать за Голда, когда есть в этом мире Goodfellow. Full house боится налажать, как, впрочем, и всегда.
А пока - пусть этот кусок висит и мозолит глаза, чтобы ускорить процесс написания.
Проснувшись, Регина не застала в своей спальне ни солнца, ни Вэйла – первое прикрылось тучами, обиженное её невниманием, а второй… После ночи с ним горько ныли мышцы, горела изукрашенная синяками кожа и тяжело, стыдно тянуло в груди. Ледяными иглами кололо бледные пальцы – узкие запястья были туго перетянуты за спиной серым галстуком. Когда-то её руки уже были связаны подобным образом – чёрно-красной атласной лентой, мягким шарфом одного безумца. Чувство дежавю горечью осело на побелевших губах. Регина, не помня себя от ярости, пыталась содрать галстук об острый угол подоконника, когда в комнату воришкой прокрался дурманящий аромат кофе и ненависть захлестнула её с головой. Дыхание сбилось, потемнело в глазах и гулко, глухо застучал кровью в висках собственный пульс – дурман рассеялся, лишь когда эхо широких коридоров донесло до неё чужие шаги.
Итак, у этого безобразия появилась вторая глава.
